Родителям
Азбука общения
Далекое близкое
Мы общаемся с ребенком на определенном расстоянии, на дистанции.
При этом мы можем менять расстояние в зависимости от того, как происходит общение.
Мы зовем его обедать — можем звать из другой комнаты. Зовем домой с прогулки - тоже издалека.
Хотим с ним что-то обсудить — подходим ближе. Вместе чем-то занимаемся и находимся рядом с ним. Обнимаем его — еще ближе.
Мы часто выбираем дистанцию общения с ребенком исходя из своего удобства.
Как соотносится эта дистанция с ребенком, его состоянием? Насколько успешным будет наше взаимодействие на выбранной дистанции?
Воздействие взрослого на ребенка тем сильнее, чем ближе находится взрослый.
Вопрос в том, как варьировать и использовать это воздействие. Если мы зовем ребенка издалека, а он в это время занят чем-то не очень интересным, вполне возможно, что наш призыв пересилит.
Но если мы находимся далеко, а ребенок погружен в какое-то занятие, наше воздействие может оказаться недостаточным, чтобы его отвлечь.
Потребуется подойти, посмотреть, чем он занят, решить, может ли он оторваться сию же секунду или через пять минут.
И тогда уже общаться с ним на более близком расстоянии, усиливающем наше воздействие.
Если ребенок хочет играть один, наше присутствие рядом может ему мешать.
Тем более что мы часто, находясь рядом с ребенком, не просто присутствуем, а делаем замечания.
С другой стороны, если он делает что-то трудное (например, учится писать), наше просто присутствие рядом может ощущаться как поддержка, источник энергии, помощи.
Но если, находясь рядом, на дистанции поддержки, мы ругаем ребенка и говорим, как плохо он все делает, ему может захотеться нас отодвинуть.
Если ребенок спокоен, весел, нашел интересное занятие, ему достаточно знать, что взрослый где-то есть.
Но когда что-то болит, плохое настроение, нечем заняться, чего-то опасается — ребенок старается приблизиться к нам, найти защиту и помощь.
Если хочется покапризничать, поплакать, для этого нужен кто-то рядом. И ребенок просит взрослого быть рядом, не отпускает его.
Ребенку нужен кто-то, с кем можно переждать плохое настроение, скуку, опасность.
Бывают ситуации, когда близкое присутствие взрослого мешает ребенку успокоиться, он плачет на публику, получая удовольствие от того, что его жалеют, утешают, обращают на него внимание.
Ему хорошо бы сейчас отвлечься на что-то от своих переживаний, взрослый может постепенно уйти, если найдет, чем занять ребенка.
Существенным является не только та дистанция, на которой мы общаемся с ребенком, но и то, как мы на этой дистанции ведем себя.
Степень противоречия или соответствия нашего поведения и дистанции общения бывает разной.
Мы хотим позвать ребенка за собой — и делаем это издалека.
Хотим, чтобы он чем-то занялся самостоятельно—и «дразним» его своим присутствием.
Стремимся к установлению контакта—и общаемся сверху вниз, стоя высоко над ребенком.
Взаимное расположение в пространстве при общении с ребенком может придавать ему особую окраску.
Ребенок заведомо меньше взрослого, поэтому самый распространенный вариант, когда он смотрит на взрослого снизу вверх.
Попробуйте представить, что вы с кем-то общаетесь в этом положении, что вы — очень маленькое существо, а над вами возвышается кто-то большой и сильный.
Если ребенок ищет защиты от опасности, прижимается к взрослому, это может быть хорошо.
Если взрослый хочет лучше почувствовать ребенка — можно опуститься на его уровень, сесть рядом, взять на руки.
В ситуациях, когда надо обсудить что-то неприятное, наше положение сверху вниз усиливает давление на ребенка.
Находясь физически на уровне ребенка, мы лучше видим и слышим его, нам удобнее к нему прикоснуться, мы можем лучше понять друг друга. Мы властны выбирать любое взаимное расположение.
Важно представлять себе, из чего мы выбираем и к чему стремимся.
Разнообразной может быть не только внешняя, физическая дистанция общения, но и внутренняя.
Степень близости к ребенку или отдаленности от него может изменяться. Когда мы внимательно наблюдаем за ребенком даже издали, мы ближе к нему, чем когда заняты своими делами рядом с ним.
Наблюдая за ребенком, мы можем точно понимать, что с ним происходит, и это понимание приближает нас к нему.
Но если мы, наблюдая за ребенком, видим то, что важно взрослому: как ребенок одет, не холодно ли ему и т. д., мы можем внутренне отодвинуться от ребенка и его проблем.
Мы можем быть далеко от ребенка и думать о нем, представлять себе, что с ним происходит.
Наше представление приближает его к нам. Когда мы после этого встречаемся с ребенком, точность нашего воображения очень важна.
Если мы, например, представляли, что ребенку было плохо без нас, а ему на самом деле было хорошо, мы при встрече можем разминуться.
Мы готовили сочувствие и ждали жалоб, а он готовил восторги и ждал нашего одобрения.
Мы можем успеть затормозить себя и переключиться на его переживания.
Тогда мы сможем побыть рядом с ним в пространстве его внутренней жизни.
Мы можем представлять, что ребенку должно быть интересно в какой-то ситуации (нам на его месте было бы интересно).
И мы готовим вопросы об интересности.
А ему было скучно, и наше воодушевление разбивается о его Я туда больше не пойду.
Гармоничность взаимодействия будет зависеть от нашей гибкости, желания, способности, умения отложить придуманные образы (если они не соответствуют действительности) и прислушаться к реально пережитому ребенком опыту.
Поэтому наряду с представлением о том, что происходит с ребенком вдали от нас, мы можем готовиться принять, поверить, пережить при встрече все, что с ним было.
И тем самым встретиться с ребенком на близком расстоянии не только физически, но и внутренне.
Уровни внутренней близости к ребенку могут быть разными.
Мы можем быть ближе или дальше к пониманию детей вообще, к миру детских ощущений, переживаний, интересов, отличающихся от взрослых.
Мы можем быть ближе—дальше к особенностям именно этого ребенка, поскольку все дети — разные люди.
Кто-то нам понятнее, кто-то загадочнее.
Мы можем быть ближе или дальше в отношении к особым переживаниям в конкретных ситуациях.
Какой-то внутренний опыт нам понятнее, он нами пережит. Какие-то переживания далеки от нас, нам трудно представить себе, что испытывает в этом случае ребенок.
На уровне приближенности к специфике детских переживаний, ощущений мы можем понимать, например, что у детей душевные состояния сильно и ярко выражены через поведение тела.
Устал от новых впечатлений — стоит на голове (а взрослый затихнет).
Радуется — подпрыгивает, машет руками. Волнуется — руки и ноги переплетаются, дергаются и т. д.
Во всяком случае, внутреннее состояние довольно быстро и ярко переливается в тело, проявляется в поведении.
Особая чувствительность ребенка, способность ощущать малейшие оттенки взаимодействия проявляется в реакции на эти оттенки в общении с ним.
Повышенная громкость голоса взрослого заставляет сжиматься, создает напряжение всего тела.
Спокойное поглаживание рукой, и тело ребенка расправляется, разглаживается.
Обращение в строгой интонации — опускается голова, вжимается в плечи. Ласковый голос — и ребенок как бы тянется к нему.
Ребенок иначе видит мир. Мы с возрастом теряем это видение.
Но можем попытаться его вернуть - через приближение к ребенку. Он обращает внимание на какие-то детали, которые нам незаметны.
Он задает неожиданные вопросы. Он слышит иначе, ощущает иначе, двигается в мире — иначе.
Ему, например, интересно идти по улице несколькими способами: боком, вприпрыжку, спиной, закрыв глаза и т. п.
Нам достаточно идти по прямой. Он смотрит через цветное стекло: как тогда будет выглядеть мир? У нас не хватает времени на такие пустяки.
Мы можем приблизиться к ребенку, вспомнив, что в разнообразии поведения ребенка, его активности в освоении себя и мира — действительно много от того, как устроен этот мир, который нам представляется давно освоенным и понятным.
Возможность понять ребенка в каком-то определенном возрасте слагается и из способности вспомнить себя точно в этом возрасте, из наблюдений за ребенком и другими детьми, из вопросов к нему, из проб и ошибок нашего опыта в воспитании детей.
В приближении к переживаниям ребенка, к их пониманию есть и граница, которую важно учитывать.
Мы не можем полностью слиться с ребенком, поставить себя на его место абсолютно точно.
Он — другой человек, существующий отдельно и самостоятельно.
И попытка отождествить себя с ним может быть ошибочной.
Но можно научиться учитывать существующие различия, стремясь к пониманию ребенка.
Например, когда мы рассматриваем физическое взаимодействие, мы можем заметить сходство или различие индивидуальных черт, типов тела матери и ребенка.
Матери легче понять и почувствовать похожее детское тело: как к нему прикасаться, что ему приятно, какие движения ему свойственны.
Она ведет себя с ним как с самой собой.
Но и здесь могут возникнуть сложности. Например, у матери движения порывистые.
Входя в резонанс с порывистыми движениями ребенка, она ребенка заводит. Или же мать, движения которой медлительны, усыпляет своего медлительного ребенка.
Если тела матери и ребенка различаются по своим индивидуальным особенностям, могут быть сложности другого рода.
Например, мать ощущает как приятные для себя прикосновения осторожные, легкие.
А ребенок получает удовольствие, разрядку, успокоение, когда его обнимают сильно, прочно, долго.
Скользящие прикосновения матери недостаточны для него, он снова и снова пристает к ней. Мать не понимает, что ему нужно, сердится.
Когда сам ребенок ее обнимает сильно, требует активных движений в игре — ее это может утомлять, раздражать.
Требуется приближение к ребенку на уровне его телесных особенностей, физического контакта.
Требуется освоение новых вариантов прикосновений, -движений при взаимодействии с ребенком.
Мир детских переживаний как будто далек от нас.
Мы вольно или невольно забываем о нем. Детские переживания, само детство бывает разным.
У кого-то оно связано с неприятными переживаниями, о каких-то периодах не хочется вспоминать.
Но не вспоминать — не значит забыть. То, что позади нас, в прошлом, в детстве — одновременно и внутри нас.
Когда проводишь занятия в группе взрослых, вспоминающих свое детство (для того, чтобы научиться лучше понимать детей), воспроизводится удивительный мир детских образов, ощущений, переживаний, впечатлений.
И вне зависимости от того, какие сюжеты вспоминаются, возникает атмосфера яркости, своеобразия, интенсивности, чистоты, присущих внутреннему миру детей.
Эта атмосфера объединяет всех взрослых в мире детства.
Когда мы пытаемся понять переживания другого человека, например, ребенка, мы сначала часто обращаемся к своему опыту, пытаясь найти аналогичные ситуации, переживания.
Если наше оживление своего детства бывает точным, мы можем приблизиться к ребенку.
Если наше детство от нас закрыто, если мы отделены от него не только годами, но и неточностью воспоминаний, мы будем дальше и от того нынешнего детства, Б которое нас зовет ребенок.
Пластичность, гибкость, свобода в нашем внутреннем движении делает более свободным наше продвижение к ребенку, более гибким наше понимание его и взаимодействие с ним.
Совершенно точных повторений ситуаций не бывает, жизнь каждого человека неповторима.
И жизнь нашего ребенка — не точный слепок с нашей жизни.
Но особенности детских переживаний их яркость, острота в сочетании с хрупкостью, нежностью ребенка таковы, что оставляют глубокие следы в душе ребенка.
Детям трудно высказать, сформулировать, понять свои переживания.
Но мы можем приблизиться к ним хотя бы с помощью внимательного, бережного отношения к миру ребенка.
Источники:
- Волков Б.С., Волкова Н.В. Детская психология в вопросах и ответах. – М.: Сфера, 2001. – 255 с.
- Коляда М Г. Семейная энциклопедия воспитания ребенка: 3 000 вопросов что делать, если....– Ростов н/Д: Феникс, 2007.– 448 с.
- Корнеева Е.Н. Детские капризы: что это такое и как с этим справиться? – Екатеринбург:У–Фактория, 2006.–177 с.
- Фридман И. Далекое близкое. Семья и школа № 7, 1996 г.
- Шелопухо О. Популярная психология для родителей: какой у Вас ребенок?. – М.: ЗАО ОЛМА Медиа Групп, 2007.–320 с.
