Родителям

Ребенок бывает "кусачий"

Смертная скука

Жизнь - копейка

Подростковые депрессии... Какие признаки сигнализируют об опасности их возникновения? Сколь они опасны?
Жизненно важные органы при этой болезни не страдают, от нее не умирают – так думают многие.
Какая ошибка! Депрессия — одна из частых причин подростковых покушений на самоубийство (или, говоря профессиональным языком, суицидальных попыток).
А мировая статистика свидетельствует: среди причин смертности подростков самоубийство занимает третье место — сразу после тяжелых травм и неизлечимых врожденных болезней.

Опасность подростковых депрессий в том, что их трудно вовремя распознать.
Замаскированное течение этого душевного расстройства оставляет подростка без помощи врача; и очень часто лишь суицидальная попытка вынуждает окружающих обратиться к специалисту.
Впрочем, подростки совершают покушение на самоубийство не только в депрессии, как это чаще всего происходит со взрослыми.
Известный русский психоневролог В. К. Хорошко заметил когда-то: подросток наделен некоторыми свойствами характера, которые, по самому факту своего существования, предрасполагают к самоубийству.
Это и крайняя изменчивость настроения, взрывчатость; и неустойчивая самооценка; это и максимализм, импульсивность; это неумение высказать себя, поделиться своими проблемами — и тем самым разрядить напряжение; это и легко возникающие тревога и страх — зачастую по ничтожному поводу.

Есть и еще одно свойство подростков, которое объединяет их всех в группу суицидального риска — отсутствие сознания ценности человеческой жизни.
Считается, что по мере взросления личность в этом смысле дозревает — и постепенно формируется представление о ценности человеческой жизни.
Правда, и среди взрослых немало вечных подростков, для которых и своя жизнь, и чужая — копейка; это очень опасные люди.
Опасные, впрочем, чаще для других, чем для себя...
Подростку же собственная жизнь не представляется слишком большой платой за то, чтобы отомстить обидчику, доказать свою правоту, добиться справедливости, продемонстрировать смелость и геройство, получить удовольствие от рискованной игры или увлечения, опасного для здоровья.

...Четырнадцатилетняя девочка, две недели как из реанимации. Она ученица девятого класса подмосковной школы; учится, как принято теперь выражаться, нормально.
Спортсменка, немного похожа на мальчишку, решительна и долго раздумывать над своими поступками не будет.
Месяц назад девочке нужно было выступать со своей командой, и она попробовала отпроситься с контрольной по математике. (Отпроситься — а ведь можно было и прогулять.)
Учительница, женщина грубая и упрямая, ее не отпустила — и очень резко при этом отчитала при всех.
Надо сказать, что у математички сложились напряженные отношения со всем классом; столкновение такого рода было далеко не первым.
Команда проиграла.
Все очень расстроились; моя же пациентка, которой вообще свойственно преувеличенное чувство долга и ответственности, сочла именно себя виноватой в этом проигрыше.

В тот же день, дождавшись, когда дома никого не будет, она написала записку В моей смерти прошу винить... — и выгребла всю домашнюю аптечку.
Дальше события развивались по обычному сценарию: родители обнаружили ее через несколько часов.
Скорая, детская реанимация, где просто творят чудеса,— девочка осталась жива.
И вот мы с ней обсуждаем случившееся.
— Да, я на самом деле решила умереть...
— Но подумай, неужели все на свете спортивные соревнования стоят твоей единственной жизни?
— Не в этом дело: ведь если б я умерла, математичку, наверное, уволили бы из школы?
— Вероятно.
— Ну вот, пусть даже ценою моей жизни, но ребята бы от нее освободились.
— А родители, что было бы с ними?
— Это моя жизнь — мне и решать...
И так рассуждают многие мои пациенты. Они преисполнены сознания своей правоты — и готовы без особых раздумий свести счеты с жизнью.

Как предотвратить это? Боюсь, что здесь нам придется погрузиться в мечты о несбыточном.
О такой школе, где нет места грубому и агрессивному учителю, где царит дух взаимного уважения и сотрудничества, где подобная ситуация просто не может возникнуть...
Это фантазия. Реальность же состоит в том, что невозможно предотвратить все подростковые попытки самоубийства. Невозможно потому, что подростки — это подростки.
И потому, что жизнь сурова и полна разнообразных трудностей.
Однако можно — и непременно нужно! — сделать так, чтобы попытка самоубийства не повторилась; ведь подросток, выйдя из реанимации, возвращается в прежнюю жизнь, с которой он однажды уже не справился.
Вот здесь бы его и поддержать, подсказать правильное решение в трудной ситуации.
Кроме того, не обойтись здесь и без профессиональной помощи врача...

Даже если последствия суицидальной попытки для здоровья подростка оказались не очень тяжелыми, если он не попал в больницу,— не успокаивайте себя словами, которые, к сожалению, столь часто приходится слышать: Ерунда! Он хотел нас напугать. Это шантаж.
Не обманывайтесь: ребенок поднял на себя руку - и важно понять, что толкнуло его на такой поступок.
Мы не можем, конечно, изменить жизнь так, чтобы нашим детям всегда и всюду было легко и приятно, чтобы их никто и никогда не оскорблял и не унижал.
Это — утопия. Но вполне в наших силах обеспечить ребенку тыл — сделать так, чтобы он всегда знал: он всегда необходим нам и дорог.
Поддержка в семье и любовь более всего помогают воспитать чувство ценности жизни — а это самое мощное лекарство против попыток самоубийства.

Крик о помощи

Да, именно так, криком о помощи (cry for help) назвал подростковые попытки самоубийства создатель крупнейшего кризисного центра для оказания помощи суицидентам, замечательный психолог и психотерапевт из Лос-Анджелеса Норман Фарбероу.

Такой взгляд на попытки подростка оборвать свою жизнь верен по своей сути; даже если внешне ситуация выглядит иначе.
Поднимая на себя руку, наш ребенок прибегает к последнему аргументу в споре с нами — к такому аргументу, который, по его мнению, не может быть не услышан.
Не вполне еще ощущая невозвратность границы между жизнью и смертью, ребенок нередко представляет себе смерть как некое состояние, имеющее начало и конец.
Совершенно искренне желая умереть в невыносимой для него ситуации, он в действительности предполагает жить.
И здесь нет холодного расчета, шантажной попытки, нередкой у взрослых,— но есть наивная вера: пусть хоть его смерть образумит родителей, тогда окончатся все беды и они снова заживут в мире и согласии...

Восьмилетний мальчишка, который пытался повеситься на собственных колготках, но вовремя был из петли вынут, рассказал мне, что решился умереть, потому что не было никакой другой возможности убедить родителей не отправлять его в детский дом.
Родители, впрочем, делать этого не собирались: они его таким образом воспитывали — очень уж много на него жаловались в школе; да и двойки имели место.
Понимаете,— говорит мальчик,— иначе на них подействовать было невозможно. Я уж и прощения просил, и ревел, и ругался, и скандалил — не слышат, и всё. В детский дом, говорят, сдадим — будешь знать.
— И ты решил умереть? А что это такое, по-твоему,— умереть? Что потом будет?
— Ну, если я умру, мама тогда уже точно поймет, что в детский дом меня сдавать нельзя, и все будет хорошо.
— Когда?
— Когда смерть кончится.
По счастью, его из, петли вынуть успели — умирать он собирался не навсегда; но узел из колготок затянул настоящий...

Что же это происходит с нами такое, если собственный ребенок не может нас дозваться?
Отчего мы так глухи, что нужно ему лезть в петлю, чтобы долетел до нас его крик о помощи?
Сознание собственной правоты и непогрешимости (или, напротив, потаенные наши грехи) делают нас поразительно нетерпимыми, неспособными без оценок, без осуждения и поучения просто любить и поддерживать собственного ребенка.
Нетерпимостью в той или иной мере страдаем все мы, люди в возрасте около сорока, то есть родители сегодняшних подростков.
Что делать, мы дети тоталитарной эпохи; отсутствие толерантности — наша болезнь, наше несчастье.
Да, мы несчастные дети; и, как все несчастные дети, бываем злыми и очень-очень грубыми.
Выговаривая подростку, а точнее, выкрикивая ему свои упреки, мы произносим порой слова настолько мерзкие и оскорбительные, что ими поистине можно убить.
Забываем при этом или не думаем вовсе, что безобразным своим криком буквально толкаем его на опасный для жизни поступок.

Пятнадцатилетняя девочка после ожога пищевода (она выпила бутылку ацетона во время скандала с матерью) сказала мне:
Я была готова на все, лишь бы заставить ее замолчать, я даже выговорить вам не могу, как она меня обзывала.
Девочка не собиралась умирать.
А годы скитаний по хирургическим отделениям, тяжелые операции и погубленное на всю жизнь здоровье — вот цена неумения и нежелания матери держать себя в руках, когда ей показалось, что дочка слишком ярко накрасилась...
Боюсь, снова посыплются на меня упреки, что чересчур уж резко обрушиваюсь я на родителей, что сама слишком к ним нетерпима; а уж мне, хотя бы как врачу, стоило бы...

>Всё так. Не только подростку трудно жить; уживаться с ним взрослому — тоже чистое мучение.
Но почему-то в подобных ситуациях руку на себя накладывают именно подростки — не родители.
Почти всегда! И не только у нас; так называемые детско-родительские конфликты — наиболее частая причина покушения на самоубийство подростков во всем мире.
Что же делать? Можно ли предупредить подростковый суицид? Мне кажется, можно.

Если же обсуждать сегодняшние примеры... Когда скандал уже разгорелся, сумейте остановиться, заставьте себя замолчать — даже если вы тысячу раз правы.
Испугайтесь! В состоянии аффекта подросток крайне импульсивен.
Та агрессия, которую он проявлял по отношению к вам, моментально обернется против него самого.
Любой попавшийся под руку острый предмет, лекарство в вашей аптечке, подоконник в вашей квартире — все станет реально опасным, угрожающим его жизни.
И не кричите, не распускайтесь, не лейте на собственного ребенка грязь и помои, в которых и взрослый захлебнется!
Ведь ребенок действительно может подумать, что вы его ненавидите. Он будет в отчаянии, а вы, оглохнув от собственного крика, его крика о помощи не услышите.

Смертная скука

К самолечению прибегать — последнее дело, это известно всем.
Если человек заболевает душевным расстройством, последствия самолечения бывают очень тяжелыми; если этот человек — подросток, трагическими.

Несмотря на тридцатиградусную жару, моя пациентка, девочка пятнадцати с половиной лет, дрожит и кутается в огромный свитер.
Бледная до желтизны, глаза с суженными в точку зрачками, вид мрачный и подавленный.
С ней мать, средних лет, интеллигентная дама, с прекрасной речью и приятными манерами.
Девочка жалуется на раздражительность и тоску. Мать рассказывает, что дочка к тому же очень плохо ест.
Бывает, голодает сутками: и без того субтильная, она последние полгода все больше худеет; при обычном для своего возраста росте весит чуть больше тридцати пяти килограммов.

История такова.
Около года назад девочка очень переменилась: стала задумчивой и грустной, растеряла друзей; потускнели прежде довольно разнообразные интересы; стала хуже учиться, жаловаться на общее недомогание, пропускать школу, много лежать.
— Я вдруг поняла, что жизнь бессмысленна, во всяком случае моя. Мне стало скучно, смертельно скучно...
Ощущение бессмысленности жизни очень мучительно, и я решила: нужно что-то с собой делать, а то так всю жизнь пролежать можно.
— Ты нашла способ? Какой же?
— Ужасный! Вы, может быть, не поверите, но теперь я понимаю, что ужасный. Героин.
— Где же ты его доставала?
— Это вопрос только денег, где взять — не проблема.
— Ты делала себе уколы?
— Не только, еще нюхала.
— Сколько это продолжалось?
— Пять месяцев. — И как тебе кажется, твоя жизнь изменилась?
— Во всяком случае, скучать я перестала. Беготня, суета, заботы, я все время была чем-то занята.
— Но ведь это выморочная жизнь, имитация деятельности?
— Пожалуй, это как погоня за собственной тенью.
— А настроение у тебя какое было? Тоска отпустила?
— Еще хуже стало. Только вот когда дозу примешь — прямо как кусок счастья получишь.
— Что же теперь?
— Столько всего случилось: в школе узнали, кололась-то не я одна, но узнали про меня, жуткий вышел скандал, из школы меня вышибли.
У родителей просто был шок. И, вы знаете, это невероятно, но я вдруг опомнилась. Уже около двух месяцев держусь... Мне очень трудно, сны замучили, во сне все по-прежнему: порошок, зеркальце...

Всего десять лет назад в России вовсе не слышно было про употребление подростками героина.
Аптечные опийные препараты подросткам доступны не были, они перебивались самодельными средствами, приготовленными из маковой соломки или из лекарств, содержащих, к примеру, кодеин.
Сегодня проблема состоит не в том, где найти героин, а лишь в том, как раздобыть на него денег.
Наркологическая безграмотность подростков ликвидирована полностью. Теперь всякий знает, зачем нужна машина (шприц), какое безобразие сломать кайф, что такое ломка (абстиненция). Торчать, подсесть, соскочить — эти слова из сленга наркоманов давно перекочевали в лексикон широкой массы подростков.

Поиск таинственных ощущений, сенсорная жажда, внутригрупповой конформизм, свойственный подросткам как никому, подталкивает их попробовать действие наркотиков.
Опиаты же вызывают ощущение немыслимого счастья, возможности осуществления любых желаний, визуализацию представлений: что захочу, то и увижу.
Эрих Фромм писал, что, прибегая к героину, человек получает возможность покупать счастье, как товар.

Это кажется желанным и соблазнительным, как правило, тем подросткам, кто себя счастливыми не чувствуют.
Переживание заброшенности и одиночества, собственной несостоятельности и неясности жизненных перспектив, утрата смысла жизни, экзистенциальный вакуум — все это подростком ощущается особенно остро, нередко представляется безнадежным и совершенно безысходным.
Все чаще и чаще подростки в качестве мотива употребления наркотиков называют скуку, отсутствие интересов и мучительное чувство пресыщения жизненными впечатлениями.
К опиатам подростки нередко прибегают, когда хотят снять эмоциональное напряжение, забыться, уменьшить тоску, избавиться от скуки повседневности.

Так было и с моей пациенткой. Однако, судя по всему, то, что девочка приняла за скуку, на самом деле было душевным расстройством, депрессией, которую она вот таким варварским способом сама лечила.
Что будет с ней дальше?
Трудно сказать.
Героин вызывает зависимость очень и очень скоро, но если лечить то, что развязало злоупотребление, депрессию, возможно и удастся помочь ей удерживаться от наркотика.
Однако лишь правильно назначенной терапии недостаточно, нужно полностью оборвать все ее связи с группой наркотизирующихся подростков.
Даже заглохнувшая было тяга может вспыхнуть вновь, если девочка окажется в компании наркоманов.
Дело здесь не только в искушении или в повторном вовлечении в злоупотребление — сработает такой простой механизм, как условный рефлекс: возникнет то, что называется контактный кайф, то есть возвратится ощущение наркотического благорастворения даже без введения наркотика.

Скука, смертная скука сбивает в группы не каких-то неведомых нам, изначально испорченных подростков.
Наши собственные, вроде бы вполне благополучные дети, убегая от скуки, в погоне за счастьем пускаются в опасное путешествие с белой леди; они думают, что лошадка с повозкой (одноразовый шприц) везет лекарство от жизненных невзгод, однако, похоже, совсем не случайно по-английски, на сленге наркоманов героин называется коротко и ясно: poison — яд.

Источники:

1. Гиппенрейтер Ю.Б. Общаться с ребенком. Как? - М.: ЧЕРО, 2002. – 240 с.
2. Коляда М Г. Семейная энциклопедия воспитания ребенка: 3 000 вопросов что делать, если.... – Ростов н/Д: Феникс, 2007. – 448 с.
3. Корнеева Е.Н. Детские капризы: что это такое и как с этим справиться? – Екатеринбург: У–Фактория, 2006. – 177 с.
4. Шелопухо О. Популярная психология для родителей: какой у Вас ребенок?. – М.: ЗАО ОЛМА Медиа Групп, 2007. – 320 с.